Дедушка одного приятеля рассказывал, как в 30-е его вместе с коллегами из какого-то московского научного института таскали на допросы. Расследовали дело о вредительстве. Что уж там было – не знаю, но проходил он как свидетель.
- Ходил, - рассказывал Роман Григорьевич, - отвечал на вопросы. Вопросы абсолютно бессмысленные, и каждый раз одни и те же. «Вы считаете Имярека врагом советской власти?» «Нет, не считаю». «Тогда объясните, как же в институте произошло вредительство?» «Никакого вредительства не было, это наука, и в науке, бывает, что эксперимент не удается». «А такого-то Имярека вы считаете врагом советской власти?» «Нет». «Тогда объясните…»
Длилось все это несколько месяцев. Кого-то уволили уже, но остальные работали.
И вот в очередной раз приходит этот Роман Григорьевич на допрос, и понимает, что интонация следователя очень сильно изменилась. Он не орал, не угрожал, просто стал разговаривать по-другому.
- И тут меня объял ужас. Кромешный. Я понял, что наша судьба решена. Перечеркнута крестом. И сделать уже ничего нельзя. Сижу, держу лицо, внутри все колотится. Понимаю, что и сам в лагерь отправлюсь, и жена (она в том же институте работала), а ребенок – в детдом. Тут следователю кто-то позвонил, он сейф запер и из кабинета вышел. Я, молодой тогда парень, абсолютный атеист, все мы тогда так воспитан были, прямо в этом кабинете стал на колени и стал молится: «Только позволь мне сейчас уйти домой! Что угодно потом, но сейчас позволь мне уйти домой!» Вернулся через пять минут следователь, горит: «Может идти!»
Я домой, бегом, говорю жене: «Собирай вещи, уезжаем!» Она: «Как, куда, не майся дурью!» Теща вообще в возмущении: «Да что же вы творите! Ребенка хотя бы оставьте! Куда вы его потащите! Она же маленькая совсем!» Но я настоял. Собрали быстро по чемоданчику и на вокзал. Оттуда, из автомата, я обзвонил коллег. «Скрывайтесь, говорю, посадят нас». Никто не послушался. Некоторые говорили, что я враг и провокатор, некоторые помрачнели, говорят, что возможно, но скрываться не будут, так как уверены, что органы разберутся…
Мы же в поезд сели и поехали. Сделали пару пересадок, приехали в Азербайджан, в Ленинабад.
Теще, да и никому не говорил, куда едем. И знакомых в Ленинабаде никаких не было – чтобы не давать ниточки, за которую ухватиться бы могли. Устроился на какую-то работу, потом работу получше нашел…
В Москву не звонили. Когда перебивались с хлеба на воду, больше всего меня мучило, что может, в Москве и ничего и не случилось-то… А я и квартиру бросил, и себе и жене карьеру сломал, да и еще, потому что сбежал, стал уж точно врагом народа. И понятно, что ищут в любом случае. Но одно, если ищут по институтскому делу, другое – потому что сбежал… Страшно это было…
Теще сразу сказал: «Не волнуйтесь! Если не звоню – с нами все в порядке! Если все будет плохо – то вас известят».
Позвонил только через два года, когда в командировку в Ростов поехал. Оказалось, что в ту же ночь, как мы уехали, пришли за нами. Теща говорит: «Не знаю, где они. Сказали, что поехали к друзьям на дачу!» Очень чекисты возмущались, спрашивали все про ребенка: «Ее же в детдом надо!» И всю нашу институтскую компанию в ту же ночь взяли. Дали от десяти и выше. Кто-то потом по второму сроку огреб… Дожили до смерти Сталина не все…
Почему спасся… Было это в самом деле чудо, или не было конвоира, или бумажку какую недооформили – не знаю…"
В общем, сам знаю что порою в довольно сложной ситуации просишь Бога: пусть пронесёт
и самое главное когда реально надо - действительно помогает. Была даже такая ситуация: хотели меня арестовать например.
В общем, попросил я Бога отучить меня бухать и ёлки ж палки. ФССП заблокировала карточку из-за 352 рублей вместо того, чтоб списать их. Сижу трезвый, офигеваю